— Так это ты довёл моего заместителя до состояния, что та написала рапорт о переводе?

«Значит, он командир отряда, получается? Да уж, опять проблемы на мою голову. Теперь он мне будет любить мозги за свою Аманду или решит отомстить».

Глядя здоровяку в глаза, пожал плечами.

— Ха-ха-ха… — мужик разразился громогласным хохотом, потом сделал ещё шаг навстречу и хлопнул мне по плечу. — Молодец!

«А?»

— Сколько времени я пытался избавиться от этой психованной суки, ты не представляешь! Я не мог уволить Аманду, потому что её поставили сверху, а довести её никак не получалось. Она выполняла все, даже самые мерзкие приказы, при этом ни на что не жалуясь и не прося увольнения. Все нервы истрепала. А тут что? Приезжаю, а меня вместо осточертевшего заместителя ждёт такой приятный сюрприз. Ха-ха-ха!

«А?»

— Ладно, не нервничай. С меня бутылка хорошего рома! — всё так же громко сказал здоровяк. — Это малая цена за такой подарок, который ты мне преподнёс.

Он снова хлопнул меня по плечу, причём так, что я чуть не присел.

— Хорошо, а теперь… Меня зовут Грох Струбер! — рявкнул командир, снимая свой массивный шлем, из-под которого рассыпались неаккуратные пряди чёрных волос — Теперь, молокососы, с этого дня и до своего отъезда я буду заниматься вашими тренировками. — слова, которые говорил этот громила, несли в себе заметное давление. — И либо вы станете настоящими воинами, либо пожалеете.

— А теперь…

Договорить Гроху не удалось.

В тот момент на полигон буквально влетел епископ Арнольд.

От одного вида этого старикана стало страшно. Жути было больше, чем от Гроха Струбера, стоящего рядом со мной, или от Гюстава, когда он разозлился из-за Аманды. Волосы старого эльфа торчали во все стороны. Глаза буквально вылезали из орбит и были красными от напряжения. Ряса на Арнольде неопрятно скомкалась, и на ней было множество пятен. Видимо, епископ шлёпнулся в грязь по дороге сюда. Его медальон с символом веры перевернулся и висел за спиной, взгляд был безумным, а дыхание сбитым и тяжёлым.

— Мне нужно поговорить с этим молодым человеком! — громко сказал епископ, хватая меня за рукав и оттаскивая в сторону.

Я не понял, что происходит, но идти со стариком никуда не хотел: тот сейчас был явно неадекватен.

— Вообще-то, у нас тут тренировка. — как-то неуверенно вступился Грох, с непониманием глядя на Арнольда.

— ВООБЩЕ-ТО, ТЕБЯ НИКТО НЕ СПРАШИВАЕТ, ТУПАЯ ТВОЯ БАШКА! — наорал на вояку эльф.

Командир отряда от такого обращения обалдел. Даже пару шагов назад сделал, приподняв руку, думая, стоит ему защищаться от возможного нападения или нет. Взгляд Струбера был растерянным. Мне стало не по себе ещё больше. Арнольд был не просто неадекватен, он находился в состоянии аффекта и одним своим одичавшим видом пугал до икоты. Я совершенно точно не хотел с ним никуда отходить.

Тут епископ прервался, повернулся в сторону, сделал пару глубоких вдохов, после чего перевёл взгляд на меня, схватил за грудки, притянул к себе и, смотря в лицо, прошипел:

— Это правда? То, что сказала минуту назад леди Седер, правда? Ты действительно можешь… прочесть это?

«Ах, вот в чём дело! Твою мать, ты что творишь, старый чёрт?! Я чуть не обгадился с перепугу!»

Медленно кивнул и попытался сделать серьёзное выражение лица. Но сложно выглядеть серьёзным, когда прямо в эту секунду ты с трудом сдерживаешь резко нахлынувший реактивный метеоризм.

…

Переговоры по процессу шли долго. На них присутствовали Арнольд, Амалия, Лир и Гюстав.

Меня расспрашивали, как же так вышло, что я могу прочесть трактат архимага Оскара. В принципе, скрывать именно эту информацию смысла не было, поэтому объяснил, что книга написана на моём родном языке.

Потом меня спросили, может ли быть так, что мои земляки тоже смогут это перевести.

Вопрос вызвал улыбку. Иностранцы не очень-то жалуют нас, русских, особенно в последнее время. А большинство граждан США, в принципе, считают себя исключительной нацией, поэтому твёрдо уверены, что все должны учить их английский, а им самим изучать другие языки точно не положено, поэтому Лексус и Джон отпадали с вероятностью девяносто пять процентов. Был призрачный шанс, что Мириям или Валерия могли когда-то изучать русский, но всё равно очень в подобном сомневался, поэтому с девяносто процентной вероятностью был уверен, что это не так. Ну, разумеется, кроме слов «водка», «матрёшка», «балалайка» — это каждый дебил на земле забавы ради выучил, зачастую даже не зная, что это означает.

В общем, местным свои размышления я не озвучивал и просто убедил руководство храма, что остальные четверо точно моим родным языком не владеют.

Единственная, кто говорила по-русски, была Алина, погибшая при призыве. Опять же, указав на этот факт, я пытался внимательно проследить за реакцией окружающих меня людей, ответственных за смерть девушки по причине собственной криворукости, но реакция полностью отсутствовала — им было плевать. Возможно, у Амалии проскользнула какая-то эмоция от гибели некоторых призванных, но это было что-то вроде разочарования от упущенной выгоды, а именно очередного источника интересной информации. Ну или потерянного вложения, но только не расстройство из-за смерти человека. Короче, наплевательское отношение к чужим жизням явно просматривалось у всех присутствующих.

Если честно, наверное, я и сам не лучше людей, сидевших напротив. А возможно, даже хуже, потому что они более прямы и честны в своём безразличии к чужим жизням, а я что-то накручиваю. Та же Алина была для меня никем, и не скажу, что сильно за неё переживал бы, будь она сейчас жива, и расстроился потому, что люди погибли прямо у меня на глазах, а это было впервые, когда я видел трупы, да ещё и в каком виде.

Но ведь и раньше чужое горе не так уж и трогало меня. Когда читаешь новости, что в теракте погибли люди, или кто-то пострадал в ДТП, или умер от болезни, или попал в плен на войне, или остался инвалидом в результате несчастного случая… В общем, всё это чужое горе воспринималось, как нечто далёкое, не связанное с тобой. Потому подобные вещи являются только информацией, которая никак не трогает за живое. Да и все люди такие: пишут в социальных сетях о чьём-то горе, или обсуждают какие-то очередные негативные новости, кого-то осуждают, кого-то поддерживают, но на самом деле абсолютному большинству это безразлично, ведь это их напрямую не касается. Новости о войне, голоде, чьих-то зверствах ежедневно читают три-четыре миллиарда человек на земле, и почему-то не помню я трёх-четырёх миллиардов сочувствующих, делающих хоть что-то, чтобы всё изменить — каждый живёт своей жизнью, выстраивая собственную зону комфорта. А те, кто ходит с лозунгами «остановить войну» или «прекратить страдания», в девяносто девяти случаях из ста пытаются либо пропиариться, либо заработать.

В общем, стоило приня́ть как данность тот факт, что я такая же сволочь, как и сидящие передо мной люди, вот и всё…

Кроме самой возможности прочесть написанное в трактате, обсуждалось, как и когда мне заниматься переводом. Я наотрез отказался переключиться на перевод книги полностью, хотя Арнольд с пеной у рта убеждал меня и остальных, что так нужно, так правильно и тому подобное.

Условия мной были поставлены простые — я тренируюсь, как и все, а вечером уделяю переводу два-три часа, в зависимости от настроения, самочувствия и прочих факторов. Хоть старик и кривил рожу, но заставить меня поступить иначе он не смог.

Далее обсуждалось место. При́няли решение, что работать я буду в кабинете Амалии. Как выяснилось, комнаты наших руководителей защищены специальными руническими барьерами, которые не позволяют заглянуть в помещение с помощью магии, а также не пропускают никакие звуки ни внутрь, ни наружу. Сделано так для того, чтобы любые переговоры оставались втайне.

Видимо, поэтому Амалия не переживала, что её кто-то услышит во время наших ночных, вернее, вечерних развлечений. А также из-за этого она ничего не слышала, когда я стучал в дверь после схватки с троллем, а я не слышал, как без конца трезвонил в колокольчик, дёргая за верёвочку.